+7 (495) 789-35-91 - сеть магазинов
+7 (495) 648-17-68 - интернет-магазин

Дани Лаферьер: добрый человек из Квебека


Поделиться:

Писатель успешно преодолел роковой пятидесятилетний рубеж – сегодня ему 65, он живет в Канаде и пишет на французском языке. Его книги вышли в десятках странах мира, а сам он не раз становился лауреатом различных литературных премий. За заслуги перед культурой в Пятой республике его даже удостоили чести стать «бессмертным членом» знаменитой Французской академии.

 

В России его знают, в первую очередь, по сборнику эссе «Почти забытое искусство праздности», которое вышло в прошлом году в издательстве «Текст». В нем он размышляет о жизни, о ее природе и смысле – отличное неспешное чтение для тех, кто устал от напряженного ритма большого города.

 

– Дани, в своих текстах вы часто относитесь к окружающей реальности по-азиатски созерцательно. Что повлияло на выработку подобного взгляда на жизнь?

 

– В детстве и юности я жил на Гаити, где вокруг непрестанно происходило что-то разрушительное: циклоны, землетрясения, буйствовала диктатура, совершались политические перевороты. Все это заставило меня понять, что мир – очень хрупкий и к нему нужно относиться с нежностью. Но, конечно, я отнюдь не всегда пребываю в таком медитативном состоянии – это зависит от того, что книгу я пишу в данный момент.

 

– Я читал, что однажды вы вдруг решили переписать собственные уже опубликованные романы. Зачем вы это делали и, главное, действительно ли тексты стали лучше? К слову: русский поэт, Борис Пастернак, тоже однажды взялся переписывать в зрелом возрасте свои юношеские стихи, однако критики сочли, что он попросту портит их.

 

– Со стихами все же немного другая история – стихи и правда нельзя переписывать. Потому что их люди знают наизусть, а значит, они стали частью тела читателя – то есть исходный текст уже как бы не вполне принадлежит поэту. Да и потом, если честно, я ведь не пишу таких великих книг, как Пастернак, и мои романы совсем не священны.

 

Дело вот в чем: когда я начинал писать, я отчетливо осознавал свою смертность. Мое пребывание на земле могло продлиться совсем не долго – средняя продолжительность жизни на Гаити 55 лет, и это не шутка. Вы это отчетливо ощущаете, когда возвращаетесь на Гаити через 30 лет после отъезда, и вдруг понимаете, что все ваши друзья уже умерли. И именно поэтому я старался работать быстро – хотел написать порядка десяти книг, и я сделал это. А потом, когда выяснилось, что книги готовы, а я все еще жив, я вернулся к собственным текстам вновь, и стал их дорабатывать, дополнять. Перечитываю и вижу, что какой-то герой, которого я раньше не замечал, мне подмигивает, и понимаю, что о нем надо сказать больше, чем я уже сказал. Переводчики не рады таким добавлениям, но книги, думаю, от этого только выигрывают и становятся лучше.

 

– «Почти забытое искусство праздности» – не только отличная литература, но еще и философский текст. Расскажите, какие философы повлияли на формирование ваших взглядов?

 

– О, ну что вы, я так глубоко не погружался в философию, чтобы об этом говорить. Для меня «Почти забытое искусство праздности» – это, в сущности, просто болтовня, прогулка ума. Я стремился понять, что я, как человек, вынес полезного из всех прожитых лет, какие выводы сделал. Это что-то вроде конспекта моей жизни.

 

– В книге вы часто упоминаете, что люди «севера» отличаются от людей «юга». Россия, как и Канада, северная страна. Что, по-вашему, является отличительными чертами «северных» народов?

 

– Россия – это северная страна с южным менталитетом, что достаточно необычно. Например, для северных народов очень характерна точность и пунктуальность, а в России, как раз, с этим делом есть проблемы – я сам с этим столкнулся здесь уже пару раз. (Смеется.)

 

– Расскажите, что входит в ваши обязанности «бессмертного члена» Французской академии?

 

– Академия существует с 1635 года – ее основал кардинал Ришелье. С тех самых пор, кстати, французы и задаются вопросом, чем же люди занимаются в этой самой академии. (Смеется.) Сейчас эти вопросы раздаются особенно сильно, так как наступило время публичности и прозрачности, а академия, как раз, абсолютно не публичная структура. Ее участники не должны, да и не хотят, заниматься саморекламой.

 

Лучшие умы Франции являются (и являлись) ее членами – в том числе, Расин, Корнель, Лафонтен, Гюго, и так далее. Я вот сижу в кресле, которое занимал Монтескье.

 

На самом деле, академия трудится над созданием словарей французского языка. На подготовку каждого издания уходит от 35 до 50 лет. И как только готово очередное издание, академия сразу же начинает готовить следующее, без передышки. В книге к каждому слову мы сами придумываем примеры его употребления, чтобы смысл слова был лучше понятен читателю. А еще мы включаем в словарь различные неологизмы, которые изобретают писатели. Это очень важно, так как подобный подход позволяет максимально долгое время читать писателя в подлиннике, без перевода на язык нашего времени.

 

Академия вручает 60 литературных премий. Мы стараемся награждать неизвестных авторов – можем отметить текст самого обычного учителя из провинции, например, если он действительно хорош: для нас не имеет значения популярность или признанность писателя.

 

– Наверняка вы пристально следите за франкоязычной литературой. Можете рассказать о ее современных трендах?

 

– Какая разница, когда конкретные книги были написаны? Есть литература хорошая и плохая, и это все. Такому подходу меня научила жизнь на Гаити. Знаете, там вы просто приходите в книжный – ну, или к своему другу – берете с полки какое-нибудь издание и читаете, не обращая внимание на год издания, страну, где она была написана. Только в Канаде я понял, что бывает какая-то современная литература, и что она может появляться «на наших глазах». Думаю, критерий времени важен только для СМИ, а не для литературы.

 

Также я уверен, что идея национальной литературы – это большая ложь. Нет никакой национальной литературы: все писатели происходят из одной страны – из библиотеки.

 

– Несколько ваших книг были экранизированы. Довольны ли вы результатом, и хотите ли повторить этот опыт еще раз?

 

– После того, как Буковски увидел экранизацию одной из своих книг, он сказал, что киношники все переврали, все не так – костюмы не те, сюжет другой, атмосфера иная. «Но зато, – добавил он, – я заработал целое состояние». Я могу лишь повторить его слова, и добавить, что не против того, чтобы это вновь случилось. (Смеется.)

 

– Если бы вам было суждено до конца жизни читать всего три книги, то что это были бы за книги?

 

Очень искусственная ситуация, как по мне. Ведь я могу просто прокручивать в своей голове сюжеты множества разных книг – у меня в мозгу хранится столько историй, что ни о каких подобных ограничениях даже речи идти не может.

 

Текст: Сергей Вересков

Фото: https://img.labirint.ru

ждите...
ждите...